Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Там шишки и мишки, а они нужны нам? — спросил осмелев Пархоменко.

— Не скажи, милый друг, — она походя погладила его ниже пояса, там нефть и газ.

— Зачем нам нефть? — тоже удивился Буди, — грязищу только разводить.

— И газ, — поддержал друга Пархоменко, — что им, травиться? Ибо врагов к тому времени, когда мы его добудем не будет. Лучше Фрай.

— Или Эспи, — брякнул конь Буди, но не Киннер, как Распутин, а наоборот:

— Кентавр настоящий. Копыта, член — Распутину не тягаться, морда:

— Во! — Усы, как у заморской крысы. И именно эти усы навели Жену Париса на мысль:

— Пойдешь в Царицын и будешь пугать народ, мол:

— Я уже здесь, готовьтесь к приходу следующего.

— Следующего-заведующего, — спел Пархоменко.

— Нет, а в натуре, кто следующий-то? — спросил Буди. И добавил: — Давайте лучше останемся тачанкой. Со всеми ее колесами и другими неизбежными недостатками. Чё-то мне страшно.

— Друзья мои, вы должны быть в курсе, что боязливые никогда не войдут в Царицын, а будут просто, как бедные родственники всю оставшуюся жизнь ловить рыбу на Волге, где уж не будет даже в воображении сочных и жирных, очень полезных к праздничному столу осетров.

— Я думал, Рыбак переводится, как Человек Умный, — сказал Пархоменко.

— Нет, к сожалению, но нет, — пропела Жена Париса, как раз не умный, а только:

— Человек Бедный.

— Да? — обрадовался Буди. — Так может прикинемся бедными и останемся здесь, на Волге? Зачем зря мучиться, и брать Царицын, который и так уже битком набит претендентами на царство.

— Мы и не будем его брать, — сказала она, ибо вы думали зря я отказался от Заднего Удара всей дивизией в жопу этой броне-танковой группировке Аги — Ника Ович и Махно — Ленька Пантелеев?

— Гениально, — пропел Буди, — мы войдем в город просто, как Умные Люди.

— Не спеши поперед мамки в пекло, молодец, ибо я уже сказала, и еще раз повторю, мы пойдем, как:

— Люди бедные, — но зато без боя, — добавила она.

— Очень, очень умно, — резюмировал Пархоменко за что взад получил свою ружьё с прицелом, но:

— Чтобы пронес его в город в разобранном виде, а то и сам встанешь в деревянный щит и для нас наделают. Не для этого мы премся туды-твою, чтобы вот просто проиграть.

— А во что мы будем играть, в рулетку? — спросил Пархоменко.

— Какую еще рулетку?! — спросила она, — да и в любом случае ты будешь сидеть в засаде.

— Где?

— Сам выбирай.

— Я…

— Не я, а одно из двух: либо проберешься в Ритц с двумя кольтами, либо залезешь на ту же колокольню, в которой сидит Котовский, но не внутри, а на самой ее верхатуре будешь ждать моего сигнала к ликвидации.

— Когда он будет?

— Как только я скажу: к ликвидации приступить — вали его. Из длинной винтовки со снайперским целом.

— Целом?

— Целом при винтовке.

— Значит, все-таки с прицелом.

— Думай, как хочешь, но лучше прямо сейчас выбирай, кто тебе будет давать задания: я или пушкинская Моська, в роли Цербера подземного царства.

— Ну, хорошо, целом, так целом. И кого, значится, я должен шлепнуть этим Целом?

— Это другой вопрос, а ответ будет таким:

— На кого я положу вот этот батистовый платок с зеленым яблоком, нарисованным в его центре — в того и стреляй. Да так, чтобы попасть в это яблоко.

Они вошли в город, как люди бедные и никому не знакомые, но какой-то однорукий бандит под видом нищего у ворот окликнул Жену Париса:

— Слышь ты, дай мне немного денег.

— Я щас те вторую лапу отрублю, придурок однорукий, — тявкнула она.

— А-а! значит вы имеете оружие под полой, — не обратил внимания на ее приветствие Лева Задов, а это был именно он, хотя по мнению многих:

— Давно уже был убит до конца.

— Но конец, как я вижу, перед нами, — сказала задумчиво Жена Париса. — Ладно, на вот те пятак, и пойдешь за мной.

— Я вам не пацан, которому Пушкин давал пятак, и он радовался, как будто получил денег на проезд через Стикс. Мне надо больше, — он подпрыгивая побежал сзади.

— Сколько?

— А сколько стоит бриллиант Сириус?

— Что?! Он у тебя?

— Да.

— Покажи.

— Не с собой.

— Понятно. Врать любишь. И знаешь, что: иди отсюда, люди смотрят, ты привлекаешь внимание, как сломанный велосипед, ибо многие думают:

— Ясно, что починить уже нельзя, а тогда непонятно, зачем здесь валяется.

— Хорошо, но только сразу скажи: согласен, если я положу тебе на голову яблоко?

— Да, но это будет очень дорого стоить. Ибо ясно: стрелять будут, снайпера, но неизвестно, достаточно ли обученные, чтобы попадать через зеркало.

— Через зеркало не будут.

— Будут, — я как сейчас вижу: будут. Вы ведь претесь в Ритц?

— Это вопрос?

— Нет, я просто так спросил. Лучше пойдем в Метрополь, там свадьба.

— Что? С кем и с кем, чё-то меня не приглашали.

— Вот и я говорю: завалимся, как цирковые актеры.

— Просто так могут не пустить, а пустят — не примут, как следует.

— Мы представимся, как люди известные.

— А именно?

— Шекспир и компания.

— Никто не поверит.

— Тогда Феликс Эдмундович и Матильда Кшесинские.

— Феликс не прокатит, лучше просто: Эдик и Матильда.

— Их никто не знает.

— Тогда и по фамилии: Дзержинские.

— Зачем рисковать, расстреляют и все, или поставят раком в деревянный щит шестнадцатого века.

— Ты думаешь это белые? Что-то не очень они на белых похожи.

— Дак естественно, генералов-то похожих, как две капли воды, перестреляли уж.

— Прекрати ерунду молоть: все живы. Почти.

Далее, Метрополь, потом Ритц, и подходит армия Колчака и Щепки по временному каналу. Но не успевают, и Колчака и Щепку расстреливают на берегу Волги. Правда, ее не насмерть, отпускают с условным сроком на всю оставшуюся жизнь:

— Стоять в театре бутафором в виде своего мужа Колчака, который, как Иначе — Ученый, никогда ничего не знал, даже самого элементарного:

— Где живут НеЗнаю, — а в сражениях всегда проигрывал. Как говорится должна была доказать свой бесполезной жизнью швеи, вязальщицы и дворничихи, что раньше вообще:

— Ничего не было. — Даже ее переводов Шекспира. И знаете почему?

Сам Шекспир — это выдумка специально для интеллигентов, чтобы они думали:

— Из бутафории когда-нибудь все-таки можно выбраться. — Если на самом деле жил:

— В Трубу Свивающийся, — Трубу Перехода За Город. Поэтому именно Шекспировскому Каналу и прибыли они сюда на помощь белой армии Врангеля, но опоздали почему-то. Кто-то, видимо, сломал время в этом знаменитом еще с египетских времен тоннеле. И даже раньше:

— Им воспользовался когда-то Иисус Навин, чтобы взять Иерихон.

— Куды претесь, умники?! — встретил их на увитом плющом и цветами в стиле Моне и Ван Гога усатый швейцар в фуражке с высокой тульей, как будущие городовые на въездах и выездах из городов.

— Нас пригласили на свадьбу, — сказала Жена Париса.

— Извольте пожаловать. Но.

— Что еще за Но-о! — не понял, сопровождавший ее Буди, — не запрягли ишшо.

— Но скажите сначала пароль. — ласково улыбнулся швейцар, которого изображал здесь Ленька Пантелеев.

— Только пароль?

— А что еще?

— Мей би, хотите еще и пароли-пе? — тоже язвительно-соблазнительно улыбнулась Жена Париса.

— Это как, я простите, не пробовал, расскажите подробнее, — серьезно-заинтересованно спросил Лёнька.

— Мы можем отойти?

— Нет.

— Тогда, может быть, вас устроит моё личное обещание НаПозже?

— Не могу — пароль только сразу.

— Пароли-пе никогда не делаются сразу.

— Никаких пароли-пе, мы не при царе живем.

— Это еще неизвестно.

— Что значит — неизвестно, я не понял?

— Простите, но вы разговаривает с труппой бедно-бродячих цирковых артистов, мы вышли из народа, а не из:

— Трубу Свивающегося, — на халяву не просимся.

— В каком смысле — НаХаляву?

— Это значит, — вмешался Буди, — не будем пропагандировать ни Клода Моне, ни Винсента Ван Гога, а тем более близкого сердцу народа Пабло Пикассо — тока:

— Цирк на лошадях.

— Тогда вы не сюда попали, друзья мои.

— Да?

— Да.

— А куды-твою нам?

— Во-о-о-н-н, видите?

— Нет.

— Ну как же нет, когда отсюда видно наиболее лучше, можно сказать, даже хорошо.

— Я не понимаю.

— Я тоже.

— Деревянный Щит шестнадцатого века ждет вас, если тотчас же не назовете правильный пароль.

— Ах это-о? — тяжело вздохнула Жена Париса, — пережиток прошлого.

— Удивляюсь, — сказал Буди, что в вашем совершенном обчестве в ём никто не стоит.